– Сможем ли мы найти дорогу в такой сильный снегопад? – снова взволнованно спросила Юн.

Снег скрипел у нас под ногами.

– Мы найдем его, – с напускной уверенностью заявил я, и Юн улыбнулась.

– Он и в самом деле сильно скрипит, – сказала Юн, и, словно человек, который никогда раньше не ходил по снегу, она продолжала снова и снова наступать на свежий снег, чтобы услышать, как приятно он хрустит под ногами. – Послушай: хрусть, хрусть, хрусть…

Юн шла так, чтобы слышать громкий хруст снега. Она обгоняла меня, оставляла следы на снегу. Затем останавливалась, чтобы дождаться меня, и, обернувшись, указывала на наши следы. Мои были большими, а рядом маленькие, принадлежавшие Юн. Мне нравилось идти по снегу вместе с ней, оставляя свои следы на дороге. Но я был бы счастлив идти вместе с Юн куда угодно. Слушая скрип снега под ногами, мы шли по извилистой тропе. Снег густой шапкой покрыл старое, поваленное ураганом дерево. На заснеженных ветвях сидели птицы, они с шумом вспорхнули при нашем появлении.

– Такое ощущение, что мы удаляемся в горы, – заметила Юн.

Я как раз подумал о том же, но попытался ободрить ее и сказал, что осталось пройти еще немного, словно точно знал, куда мы идем. Но в глубине души меня охватила тревога, когда мы обошли еще одну гору. И как раз в тот момент, когда я подумал, что мы никогда не доберемся до деревни, она наконец появилась внизу. Мы резко замерли на месте. Казалось, будто несколько мгновений назад кто-то смел весь снег с дороги, на которую мы вот-вот собирались ступить, и удалился обратно в деревню.

– Интересно, кто расчистил снег до этого места? – Юн вопросительно взглянула на меня, ее глаза засверкали.

– Не знаю, точно не я, – пробормотал я, и Юн в тон мне произнесла:

– И уж точно не я.

Окруженная со всех сторон горами, деревня была укутана снежным покрывалом. Ее составляли всего несколько домов. Весь мир стал белым. Лишь очищенная от снега тропа под нашими ногами чернела, как полоска на карте. Мы стояли на горе и смотрели на сбегающую вниз тропу, она спускалась к деревне и соединялась с дорогой, за ней следовала другая дорожка, немного уже, а потом совсем узкая тропинка, которая вводила в дом.

– Это его дом, да? – спросила Юн и указала на дом в конце тропинки.

Судя по всему, это действительно был его дом.

С того места, где мы стояли, казалось, будто тропа обрывается перед домом, но, если посмотреть с другого конца, тропа как раз там и начиналась. Это дом профессора Юна. Мы направились вниз по четко обозначенной тропе к деревне.

Дом в конце тропы действительно принадлежал профессору. Ворота оказались распахнуты, а профессор стоял посреди двора, доверху заваленного белыми сугробами. То тут, то там виднелись голые заснеженные деревья. К невысокому забору, отделяющему двор от улицы, была прислонена крепкого вида бамбуковая метла, ею профессор расчистил снег с тропинки. Похоже, профессор смел снег с тропы и оставил нетронутыми сугробы во дворе. Пока мы с Юн стояли около ворот, профессор не сказал нам: «Проходите» или «Легко нашли дорогу?». Он просто стоял и молча смотрел на нас, пока мы медленно шли ему навстречу. Когда мы подошли к нему, из собачьей будки у забора выскочил большой, со светло-коричневой шерстью, пес. Не успев поприветствовать профессора, Юн принялась гладить пса, который радостно завилял хвостом и опустил уши.

– Он большой, – сказал профессор, – но очень добрый.

В тот момент, когда профессор похлопал Юн по плечу, она вдруг резко опустилась на засыпанную снегом землю. Сначала я решил, что она обо что-то споткнулась. Но ее плечи стали судорожно вздыматься, и она разразилась слезами. Пораженный ее реакцией, я попытался помочь ей встать, но профессор посоветовал оставить ее в покое. Как-то очень давно (мне кажется, что с тех пор прошла целая вечность) я видел слезы на лице Юн. Тогда она выглядела так, будто только что умылась речной водой в Иронге. Юн все никак не могла успокоиться. Мне сложно было представить, сколько сил ей потребовалось, чтобы так долго сдерживать в себе эту боль. Ее глаза покраснели и опухли.

Профессор знал о судьбе Миру. Мне не хотелось спрашивать, откуда он узнал. Я желал бы, чтобы с нами происходило лишь то, о чем потом можно было спросить. И словно прочитав мои запутанные мысли, профессор рассказал, что получил письмо с известием от матери Миру. Она поехала в дом бабушки Миру, написала письмо профессору, а мне даже не позвонила. Профессор пригласил меня приехать к нему вместе с Юн, когда я по телефону попросил у него ключ от кабинета, вероятно, потому, что уже знал о Миру. Он несколько раз повторил просьбу приехать вместе с Юн. Наконец Юн перестала плакать, и я привел ее в дом. Стало темнеть. Обстановка дома профессора оказалась очень простая: кресло и кофейный столик в гостиной, стол и четыре стула на кухне, письменный стол и стул в спальне. Мы сели на длинную скамейку под окном гостиной, я принялся смотреть на наши следы во дворе на чистом снегу и на следы собаки. Профессор вынес из кухни термос, налил из него чай с айвой в большую кружку и поставил ее рядом с Юн. Затем налил чаю и мне. Через некоторое время он спросил Юн, успокоилась ли она. Юн обхватила ладонями большую кружку чая с айвой и низко опустила голову.

– Это она принесла мне деревце, – сказал профессор.

Я понял, что он говорит о Миру.

– Мы сажали его вместе. Она сказала, что это дикая яблоня.

Мне пришло в голову: скорее всего, он был последним человеком, с кем Миру встретилась, прежде чем отправиться в дом своей бабушки. Профессор сказал, что весной набухают почки, из них показываются листья, а когда листья опадают, появляются плоды. Иногда все происходит быстрее, и тогда яркие красные плоды созревают еще до наступления осени. Мы с Юн сидели рядом и разглядывали дерево, на которое указывал профессор. Снежинки тихо опускались на ветви дерева и красиво поблескивали.

– В молодости, мне еще и тридцати не исполнилось, я как-то получил письмо. – Профессор начал свой рассказ, откинувшись на спинку дивана. Его глаза за стеклами очков по-прежнему внимательно разглядывали снег на ветвях дикой яблони под окном. – Это было письмо от женщины, которую я когда-то знал. От подруги. Мы были вместе долгое время.

При словах «мы были вместе долгое время» профессор взглянул на нас с Юн. Веки его сухих глаз неожиданно затрепетали.

– В том конверте оказался ключ.

Юн поставила на стол большую кружку с чаем с айвой, которую до этого сжимала в руках.

– С момента нашей последней встречи минуло уже несколько лет. Получив этот ключ, я вдруг ощутил себя на берегу реки, будто споткнулся о камень и упал в воду. Меня переполняли подозрения, и я не мог отделаться от тяжелого предчувствия. Ключ обертывала небольшая бумага. Я развернул бумагу и увидел дату и нарисованную от руки карту с четкой извилистой тропой. Стоял зимний день, такой же, как сегодня. На карте был изображен дом, в котором я никогда раньше не бывал. Тогда я как раз вернулся из университета в США, где был на стажировке после окончания службы в армии, и занимался подготовкой литературной программы. Я решил провести каникулы в родном городке. В то время телефоны были редкостью. Я понятия не имел, что означали дата или ключ в письме, и несколько дней чувствовал себя не в своей тарелке. Кажется, я даже написал ответное письмо с множеством вопросов, но из-за сильных снегопадов не сумел отправить письмо по обратному адресу на конверте. А тем временем минул день, указанный в письме. Снегопад прекратился, и я не вспоминал о письме еще несколько дней после наступления даты, указанной на бумаге с ключом. Я вдруг понял: необходимо было встретиться с ней еще до наступления этой даты. Мысль обострила все мои чувства. Я расчистил дорогу, добрался до железной дороги и сел в поезд. Изображенный на карте дом находился на вершине Оксудон, местности, где мне не доводилось раньше бывать. Я бродил по окрестностям, искал дом по карте. Земля смерзлась, а вода покрылась льдом. Не знаю, сколько раз я поскальзывался на этих крутых улицах. В очередной раз я поскользнулся и упал на спину, тут мое сердце сжалось. Почему она живет в этом бедном районе? Я вспомнил: в то время, когда мы встречались, она жила на Ханадон. Однажды она пригласила меня к себе домой, после чего мы постепенно начали терять друг к другу интерес. Или, точнее, она испытывала прежние чувства, а я потерял интерес. Я не могу объяснить, что же именно произошло, но я решил: она не моего поля ягода. Тем временем я собрался на службу в армию и ничего ей об этом не сказал. Она писала мне письма, но я ни разу ей не ответил. Как-то раз она приехала навестить меня, но я ушел в увольнительную. Еще пара таких несостоявшихся встреч, и больше я о ней не слышал. Но в тот момент, когда я увидел, в каких трущобах на склоне горы она теперь живет, мое сердце как будто бы упало в бездонную пропасть. Я побежал. В конце концов мне удалось найти дом, изображенный на карте. Он находился в конце узкого переулка на вершине холма. Это был небольшой, с несколькими квартирами разных семей дом. Я нажал кнопку звонка, а потом принялся стучать в дверь, но никто не открыл мне. Я достал из конверта ключ и вставил в замок – ключ подошел. Я распахнул дверь и вошел внутрь. Дома никого не оказалось. Обувь стояла у двери аккуратным рядом, кругом царил полный порядок. Я крикнул: «Есть кто-нибудь дома?» Но никто не откликнулся. Я снял ботинки и вошел в комнату. «Есть кто-нибудь дома?» Мой голос эхом разносился по пустому дому. Я немного подождал, а затем начал открывать двери одну за другой. Я помню – там была одна большая комната и одна комната поменьше. Я открыл даже дверь в ванную, которая выглядела так, будто ею никогда не пользовались. Там тоже никого не оказалось. Кругом было пусто, комнаты наполнял странный холод и уныние. Я не мог оставаться в чужом доме, запер дверь и спустился по лестнице. Но что-то задерживало меня, я продолжал оглядываться, идя по переулку. Неожиданно меня словно что-то обожгло изнутри: морозно, а у меня внутри горит.